Рассматривая тему изменения властных структур и пересмотра отношений со своим Super Ego внутри каждой отдельной личности, не могу обойти вниманием классический акцент Фрейда на агрессии в отношении представителя Закона в семье – отца. Как мне кажется, сексуальная революция сделала упор на освобождении сексуальных желаний, стороной обошли желания агрессивные, что и сейчас можно наблюдать: в среднем демонстрацию агрессии принимают хуже, чем сексуальности.
Быть добрым, правильным, хорошим – та маска, за которой скрыта подавленная агрессия, свойственная любым детям дошкольного возраста, когда их внутренний мир раскалывается на «хорошо» и «плохо», довольно легко потерять значимую часть себя. Особенно если для близких проявление детской агрессии становится невыносимой.
Страстное желание восстановить справедливый порядок вещей, приведя их в норму, защитив угнетаемых и слабых может служить для таких людей привлекательным Эдиповым переживанием сладкой и болезненной победы на отцом-узурпатором, который настолько неверно распоряжается своей властью, что кажется, будто любой другой, видящий объективную картину, управлял бы гораздо лучше, гуманнее и мудрее. Мальчик-герой победит страшного большого дракона и получит принцессу и царство в награду.
Современная либеральная повестка опирается в своей манипулятивности уже не на архетип героя, а скорее на архетип мага-волшебника, где технологии и мобильность постмодернисткой культуры позволяют практически телепортироваться в безопасное место физически, либо же посредством путешествия в виртуальные миры.
Проективная природа интерперсональных связей особо важна в тех аспектах, которые преподносят окружающий мир как объективную внешнюю реальность, лишенную личной ответственности. Как и любые другие аспекты внешних отношений, они не могут рассматриваться в отрыве от архетипической динамики бессознательных отношений, являясь её выражением.
Инфантильное желание отцеубийства хорошо сочетается с разрушением семейной структуры триангуляции, где отец как агрессор и обидчик изгоняется, восстанавливая комфортное слияние с доброй и вынуждено сильной матерью, которой приходится сочетать в себе и женские, и мужские качества ради выживания без помощи изгнанного отца.
Отца изгоняют чаще всего при помощи борьбы на эмоциональном поле битвы, что приводит к защитам, настолько примитивным, насколько психически развит сам отец. Чаще всего весомыми поводами к изгнанию могут быть психотические проявления агрессии, неуправляемая и неосознанная динамика зависимости от слияния — зависимость от чувств, получаемых от объекта зависимости: алкоголь, наркотики, любовница, игры и прочее. Поэтому выходит, что недостаток мужественности из проблемы превращается в таких треугольниках в преимущество: психически незрелый мужчина бессознательно выгоден для создания такого временного союза, чтобы быть изгнанным и вернуть рай детско-родительского слияния, где ребёнок получает мать в своё распоряжение.
Как подтверждает статистика, большинство разводов происходит в период, когда ребёнку 4-7 лет, то есть на пике эдиповой триангуляции. В этот период изгнание отца проявлено напрямую, однако есть и другие варианты.
Кастрационный вариант возможен, когда отец занимает более мягкую, отстраненную позицию, утратив свою агрессию и жизненность, то есть libido — не трудно догадаться о нарушении сексуальной жизни у супругов в этот период, что вполне может привести к увлечениям на стороне, где фаллос мужчины не отвергают, а принимают с радостью. Отец в такой позиции лишён одной из основных своих ролевых функций — способности к установлению границ, пониманию внешней реальности, растворяясь в собственной лжи. Без встречи с родительской агрессии ребёнок не чувствует важность границ (другой вопрос в какой форме выражать эту агрессию, чтобы не нанести слишком тяжелую травму). Ребёнок владеет матерью безгранично, а значит отец убит в своей функции, он перестал быть отцом, да и мужчиной тоже.
Конфликтный вариант обобщен в классическом порыве «я тебя породил — я тебя и убью», то есть отец вступает в конфронтацию на равных, используя свою силу, прибегая подчас к ней неосознанно, а в психотическом порыве, ведь чаще всего у современного взрослого человека желание к агрессии отщиплено от сознания как нечто недопустимое, плохое (Не-Я, если говорить в реляционной терминологии).
Если вернуться к либеральной повестке, такой человек должен всячески подчеркивать свою безобидность и «хорошесть» посредством отыгрывания: избегать даже намёка на насилие, быть вегетарианцем, разделять мусор, заботиться об экологии (защищать мать-землю от вреда). Как бы играть роль сильного папы, оставаясь довольно зависимым от своего волшебного всемогущества технологий и скрывая зависимую структуру личности, где отношения и психоактивные вещества зачастую берут верх.
Конечно, между этими двумя крайностями — захваченностью агрессией и её вытеснения (иногд,а даже отрицания) возможен и вариант относительного баланса, где отец признаёт и принимает своё libido и использует агрессивную фаличность как защиту отношений со своей женой как от чрезмерно инфантильных посягательств подросшего ребенка на свою жену, так и как способ показать границы допустимого, ведь ни один человек не отличается бесконечным терпением и подавлением собственной агрессии. А если и пытается реализовать такую иллюзорную всемогущественность, сдераживая все больше агрессии, то получает в виде расплаты панические атаки как результат сверхнапряжения.
Таким образом, бессознательное отцеубийство становится путём для обретения регрессивного всемогущества через овладение матерью и всеми её ресурсами, которыми она зачастую хочет, и даже предпочитает, жертвовать. Многие живые организмы съедают партнёра после спаривания, это очень древний механизм, необходимый для кормления только что зачатых детей в трудных условиях. Чтобы сохранить более человеческие отношения, необходима такая сила libido и поддержка от внутренних объектов, чтобы суметь сохранить и себя, и отношения с партнером и ребенком, выдержав его страдания.
Попытки избежать страдания и поддаться регрессивным защитным механизмам, не только приводят к разрушению триангуляции семьи и отношений, но и увеличивают страдания в дальнейшем. Привычка создавать отношения только для того, чтобы их разрушить, убив или кастрировав мужчину укореняется. Даже при успешной революции, война и боль только увеличиваются, так как это внешнее поведение лишь ненадолго позволяет разрядить внутреннее напряжение, а не убрать его источник. Никакой новый отец или отчим не удовлетворит инфантильных ожиданий различных слоёв населения. Именно поэтому и происходят дальнейшие волнения после революций, выплеснувших подавленную агрессию масс, потерявших границы и чувство Закона в психозе. Так называемая свобода выбора упирается в границы реальности существования и нашей собственной Самости, и не может существовать без ограничений, даже только потому, что мы все смертны.
Закончу свою мысль неутешительным философским выводом об ограничениях нашей социальной природы. Любая власть по своей сути содержит значительный элемент насилия ради обеспечения поддержания иерархии, также как и в каждом человеке филогенетически присутствует насилие для обеспечения самозащиты и выживания. Кроме развития осознания своих глубинных импульсов, а также попытки их сублимировать и предложить нечего.